Нина

Зовут меня, Нина Вячеславовна, нечленораздельно, как бы, с лапшой во рту, произнесла моя новая клиентка.

На пороге своей квартиры, стояла женщина лет пятидесяти, с бесформенным, невыразительным лицом и такой же фигурой, приглашая меня войти.

А представляло её жилище небольшую двухкомнатную квартиру в старом доме на окраине Харькова. Район этот назывался Лысой Горой, хотя к событиям, описанными в Мастере и Маргарите, не имел ни какого отношения. Но, застроен был частными одноэтажными домами, многие из которых давно перешли в категорию ветхих строений, что навевало определённые мистические ассоциации.

Однако, известна Лысая Гора коренным харьковчанам, ещё и тем, что в тёмное время суток, там лучше в одиночку не появляться. Да простят меня многие приличные люди, населяющие эту окраину, но уж, очень много, разной пьяной шпаны, которой, как всегда, не хватило на последнюю бутылку, шастает по плохо освещённым местным закоулкам. И лучше на их пути не попадаться, если вы, конечно, не мастер спорта по каким–нибудь, восточным единоборствам.   

Но вернёмся к моей клиентке. Как обычно, я был приглашён в комнату, где заждался заботливых рук мастера, её музыкальный инструмент. Был это кабинетный рояль санкт-петербургской фирмы Братья Дидерихс. Впечатление производил он своей крайней неухоженностью, как и всё, что его окружало.

Как видно, жильцы за последние лет  сорок, ни разу не озаботились самым элементарным ремонтом своего помещения. А если и делали, что-нибудь, то только устраняя аварийные ситуации, как то, прорыв ржавой водопроводной трубы, или укрепление осыпающегося потолка. В общем, впечатление - не очень. А тут ещё и запах старой плесени, смешанной с такой же старой домашней пылью, явно создавал дискомфорт. Особенно, человеку, пришедшему впервые, в эти, отнюдь, не царские палаты.

Но делать нечего, раз пришёл, то занимайся своим делом.

Рояль, как и ожидалось, после беглого осмотра оказался, весьма проблемным.

Основная беда старых инструментов – это, так называемый, слабый строй. Так говорят мастера и музыканты, когда колки рояля или пианино перестают стабильно держать необходимое натяжение струн, и настраивать инструмент, не сделав  соответствующего ремонта, затея весьма сомнительная, да и нечестная по отношению к клиенту. Даже если, такой рояль и удастся настроить, то он очень быстро расстроится снова, и пострадает не только владелец инструмента, но и репутация мастера. Её за деньги не купишь, а создаётся годами.

Так вот, рояль наш, приятным исключением не являлся. Строй он не держал, и требовал серьёзного и дорогого ремонта.

Объясняя клиентам подобную ситуацию, всегда испытываешь определённое душевное беспокойство, особенно, если клиент наш, явно находится на нижних ступеньках социального благополучия. Ведь неизвестно, как, и с какой степенью доверия, отнесётся он к твоему вердикту, перечёркивающему его давнюю мечту восстановить любимый рояль и, размяв пальчики, попытаться снова сыграть «Лунную сонату» или, на худой конец, «Полонез»,  балдея от сочно окрашенного обертонами, звучания, хорошо настроенного старинного рояля.

Тщательно подбирая слова, дабы не обидеть хозяйку, я подробно описал состояние её инструмента, и назвал примерную сумму, (причём, весьма мною заниженную, из-за очевидной бедности клиентки), в которую обойдётся его возвращение в музыкальную жизнь.

Обычно, видя, что расходы им не по зубам, не очень состоятельные клиенты благодарят за консультацию, говорят, что подумают, и мастер уходит восвояси.

Но, в этот раз, всё было иначе. Нина Вячеславовна, вопреки моим предположениям, и секунды не думая, согласилась финансировать работу, которая могла быть длиной в неделю, а то и больше. Стало понятно, насколько высока мотивация хозяйки, привести в порядок свой, полуубитый Дидерихс. Наверное, и играть умеет, подумал тогда я.

Пока я занимался разборкой рояля, хозяйка вызвалась мне помочь, на что я ответил предложением помогать мне, но, только лишь, морально. Иными словами - не мешать.

Работа и так спорилась, тем более что разбирать всегда легче, чем собирать. Ломать - не строить.

А в это время Нина Вячеславовна, войдя в смежную комнату, уселась за мольберт, выглядывавший в дверной проём, взяла кисть и стала колдовать над холстом.

Всю атрибутику мастерской художницы я вначале, вообще не заметил. А поди ж ты, оказалось, хозяйка рояля не простая шепелявая тётка в обвисшей, купленной ещё в советские времена, неприглядной кофте, а творческая натура. Художница!

Основания удивляться этому у меня были, ибо привык, что художники, с которыми мне приходилось общаться ранее, почти все сами обладали внешностью, если не ярко привлекательной, то весьма выразительной, уж точно. Ну, в соответствии с философским учением о единстве формы и содержания. Вспомним ещё, в доказательство моим словам, автопортреты великих, (и не очень), мастеров. Почти все они смотрят на нас с холстов своими одухотворёнными лицами, которые долго не пропадают из нашей несовершенной памяти. Или, может быть, все мастера кисти занимались самоукрашательством? Сомневаюсь. Ну, разве что, некоторые из них.

Получалось – не сработал на моей клиентке философский закон. Не озаботился всевышний при рождении этой дамы её внешностью, но, как оказалось, одарил другими достоинствами, о которых, Вы, мой читатель, скоро узнаете.

Всё это было только началом разных странностей и несоответствий в этой квартире.

Вскоре, появилось ещё одно существо. Не подумайте, что это кот, или собачка. Эта была достаточно молодая женщина, лет двадцати восьми, миниатюрных размеров, но, с абсолютно маскообразным лицом. Она подошла к роялю и, соответственно, ко мне, застыла, как статуя, уставившись  в мою сторону, да так, что мурашки пробрали. Ну, прямо, как в музее мадам Тюссо, с её восковыми фигурами знаменитостей. Только там фигуры эти, слава богу, не ходят. Короче, Хичкок отдыхает.

Я за свою многолетнюю практику настройщика, никогда не испытывал психологических проблем, когда любопытные клиенты, что называется, стояли над душой.
 Но тут было другое. Не думаю, что вы, дорогой читатель, будете испытывать удовольствие, если к вам, занимающимся каким-либо делом, или просто так, подойдёт незнакомый человек с лицом Фантомаса, и, не сказав ни слова, упрётся в вас абсолютно стеклянными глазами.

Это продолжалось довольно долго, пока Нина Вячеславовна, не отвлеклась от мольберта, и не произнесла фразу: «Леночка, не отвлекай мастера!».

А потом, разговорившись, поведала мне, что Леночка - её приёмная дочь. И что, однажды, в один из зимних и морозных вечеров, идя домой, увидела прижавшуюся к её забору, съёжившуюся фигурку, похожую на подростка. Фигурка эта, одета была явно не по сезону, да ещё и тихо всхлипывала. И когда завела её к себе в дом, и долго отпаивала чаем, угощая бутербродами, так и не смогла добиться от объекта своего человеческого сострадания, ни какой вразумительной информации.

Именно это, естественное чувство к обездоленной девушке и привело её к столь благородному, сколь и безумному поступку, на который способны не многие из нас, оставить в своём доме, а потом официально удочерить, слабоумную от рождения, молодую бродяжку.

Звали её Леной. Страдала она ещё и алкоголизмом. Вороватая и, периодически агрессивная, имела за плечами кучу абортов, которые делаются таким, как она, сразу и, конечно, бесплатно. Ну, полный набор всех «замечательных» качеств, доставшихся ей, как от злой природы, так и приобретённых в общении с лысогорским дном.

Прошло ещё некоторое время моей работы над роялем. И из глубины комнаты, той, где стоял мольберт, тихо, как привидение, вышел пожилой мужчина. Он был строен, внешне аристократичен, и чем-то напоминал даже, ныне покойного, академика Дмитрия Лихачёва. Лицо его, явно носило печать незаурядности и интеллекта. Сразу можно было сказать, что, дядя непростой и, скорее всего, является он весьма уважаемым преподавателем, одного из многочисленных харьковских ВУЗов.

Подойдя ко мне, представился, поинтересовался объектом моего труда и перспективами его возвращения в нормальное состояние. Разговорились. Оказалось, действительно, я не ошибся, внезапно появившийся хозяин – профессор архитектуры в нашем строительном университете. А Нина Вячеславовна – его родная дочь.

М-да… Профессор в убогой трущёбе, да ещё с Леночкой под одной крышей… Фантасмагория какая-то!

Как жили вместе отец и дочь – понятно. Но, как отец воспринял появление Леночки в своей семье, и дал на это своё согласие, представить, действительно, было невозможно. Особенно, не зная всей предыстории. А дело было так:

В начале восьмидесятых, наша Нина Вячеславовна, а тогда, просто Нина, влюбившись в молодого человека и выйдя за него замуж, свалила за бугор. И не куда-нибудь, а на Землю  Обетованную.

И вот Нина, уже гражданка Израиля, трудится в частной компании, которая занимается поставками медицинского оборудования. И случилось так, что нужно было ей очень срочно, по работе, доставить какое-то устройство, возможно, что-то вроде аппарата УЗИ (ультразвуковое исследование, но, только не путать с одноименным израильским автоматом), на военную базу. По договорённости с военными, для этого был предоставлен вертолёт. И вот наша Нина летит на американском вертолёте Апач. А один, небольшой отрезок маршрута проходил над палестинской территорией.

Но, этот полёт разделил жизнь, сидящих в нём людей, на ДО и ПОСЛЕ.

Выпущенный из какого-то палестинского окна снаряд, типа «Стрела», советского производства, попал в вертолёт, но не сбил его, (честь и слава американским авиастроителям!), а только поджёг винтокрылую машину. Горящий вертолёт приземлился на своей территории, но посадка была аварийной и весьма жёсткой.

Нину с ожогами, вывихнутым плечом и травмами лица доставили в госпиталь. Ожоги лечили, лицо тоже постарались восстановить, (вот, оказывается, откуда такая странная внешность и дикция у нашей героини), а  вывих плеча заметили не сразу. В результате, у неё, впоследствии, осталась неполная амплитуда движения руки. А это для Нины, оказалось бедой особой.

Оказывается, что героиня наша, ранее окончив с отличием харьковскую консерваторию, была великолепной пианисткой, с весьма серьёзными перспективами покорить музыкальный олимп. До эммиграции о ней уже стали писать музыкальные журналисты и критики, но попав в Израиль, о музыке на какой-то период времени, ей пришлось забыть и заниматься делами более приземлёнными.

Конечно, после таких травм, физических, и душевных, как музыкант, восстановиться она уже не смогла. Детей завести не успела, а муж её оставил.
Не смог привыкнуть к её новой внешности. Бог ему судья.

Больная и одинокая, вернулась в родной Харьков, где стала жить со своим отцом, тоже одиноким. Мать, врач по профессии, всегда была вся в работе, и никогда не занималась ни детьми, ни домом, из-за чего в квартире всегда стояла такая разруха, ушла из жизни ещё раньше. Да и папа не был озабочен домашним благоустройством.

Представить психологическое состояние Нины, на фоне описанных обстоятельств, было несложно.

Так, на волне всеподавляющей депрессии, Нина приютила нашу нищенку, в надежде, посвятив ей своё внимание и заботу, сделать из неё человека. Да, и одиночество своё скрасить. А папа её, мягкий, интеллигентный, не будучи, конечно, в восторге от появления такого, нового члена семьи, ради дочери, проявил странную для многих из нас, толерантность.

И, хотя, иногда, казалось, что успех близок, но чуда не случилось. Леночка, стала периодически исчезать, прихватив, естественно, немного денег, или какую ни будь вещь.

Потом, когда деньги заканчивались, происходило возвращение блудной дочери, (сцена, достойная кисти великого Рембранта), и прощение её, сердобольной Ниной.

Так вот, после такого очередного возвращения, я впервые посетил этот, не совсем благополучный дом.

А пока трудился в поте лица, над восстановлением рояля в течение последующих дней, Нина Вячеславовна удивила меня ещё раз.

Как оказалось, в Харькове у неё жила  родная сестра, которая тоже вернулась сюда из Земли Обетованной, только несколько позже, расставшись там, также, как и Нина, с мужем, но забрав сюда сына.

Так вот, видя, что толку от приёмной дочери, Лены, никакого, Нина Вячеславовна, всю свою любовь и заботу переключила на племянника.

А парень, действительно, был достойным. Ещё учась в школе, был победителем кучи олимпиад по математике и физике, параллельно играл гитаре на хорошем, профессиональном уровне, выступая с концертами, и играл в футбол в составе довольно сильной юношеской команды. А после окончания школы, без особого труда поступил в университет имени Каразина, на самый серьёзный, факультет – физтех, куда при советской власти принимались молодые люди не только умные, но ещё обязательно, с «благозвучными» фамилиями, коей парень наш, явно не обладал.

И Нина Вячеславовна, вдруг стала изучать, естественно, самостоятельно, курс теоретической физики по учебнику Ландау. Ну, наверное, дабы иметь со своим любимым племянником общий интерес и темы для общения.

Зная, что по образованию я инженер, в один из дней, подходит она ко мне с листком, на котором живого места нет от математических выкладок, написанных её рукой, и спрашивает у меня, что-то типа, правильным ли уравнением описала она, поток бетта-частиц в магнитном поле. Неслабо, однако!
Особенно, если учесть чисто музыкально-гуманитарное образование хозяйки. Что сказать, природа не поскупилась, одарив её талантами большими и разными. И как ошибочно было моё первое впечатление о ней!

Но работа подходила к своему завершению. И, наконец, я произнёс долгожданную, почти сакральную для меня фразу: «Примите работу, уважаемая Нина Вячеславовна».

И садится хозяйка за рояль, долго поправляя положение и высоту круглого стульчика, и смотрит она на клавиатуру, как штангист на штангу, и через минуту комнату заливают волны божественной музыки Бетховена, а потом Шопена, а потом Чайковского, с его «Первым концертом»…
И уже не имеет значения внешность исполнителя. Какая музыка! Какая техника исполнения! Какие оттенки!

Да и рояль уже не старая рухлядь, а, очень классный инструмент, с превосходным тембром и замечательной акустикой.

В такие моменты, особенно остро чувствуешь, что есть настоящий, большой талант музыканта. И хочется встать и долго аплодировать. Но потом вспоминаешь, что это всё-таки, не Карнеги-холл. И пришёл ты сюда не на концерт, а заработать денег, – какая проза! А потом ещё и осознаёшь, что весь этот прекрасный саунд, и твоих рук дело. И что плохого в том, что получается сочетать приятное  с полезным.

И чувствуешь, как постепенно исчезает усталость, и от гордости за свой труд, сам  становишься стройнее и моложе. И радуешься вместе с Ниной, лицо которой стало вдруг совершенно другим, счастливым и очень, очень выразительным.