Сестра из Австралии

Было это в году 1993. Как обычно раздался телефонный звонок. В трубке голос очень пожилой женщины:

- Я по объявлению. Мне нужно настроить пианино. На днях приезжает моя сестра из Австралии. Она – пианистка, поэтому мне бы очень хотелось привести инструмент в порядок, если это возможно. Пианино старое немецкое и очень хорошее.

Записав адрес и оговорив время своего прихода, стал по карте искать это место в родном Харькове. Однако дома с указанным номером там не было. Такое бывает из-за несовершенства нашей городской картографии, а также из-за быстро меняющегося облика самого города, когда старые дома сносят и строят новые, картографисты не всегда успевают за этими изменениями. Да они и не очень торопятся.

В назначенный день и время я отправился выполнять этот заказ. Судя по адресу, дом находился, где то в центре города в районе нашего центрального рынка, в тупике с каким-то названием, которого я уже не помню. Тупик этот нашёл быстро, там стояли одноэтажные дома, по внешнему виду которых, можно было без сомнения утверждать, что находились они в списке объектов, подлежащих сносу. Прямо, как у Высоцкого:

Стоял тот дом, всем жителям знакомый,-
Его еще Наполеон застал,-
Но вот его назначили для слома,
Жильцы давно уехали из дома,
Но дом пока стоял...

Не без труда преодолел препятствие ввиде скрипучей калитки, висящей на одной верхней петле, и очутился в маленьком дворике. Собственно, двориком это можно было назвать только условно. Скорее свалкой для строительного мусора. Но уже была визуально обнаружена заветная дверь, добраться до которой можно было только по узкой тропинке, по обеим сторонам которой валялась разная старая рухлядь.

Стучу в дверь, в ожидании выхода ко мне какой ни будь старой бабы-яги.

Но вот, дверь открылась, и увидел я хозяйку этой избушки. Нет, это была очень интеллигентного вида, улыбчивая старушка. Опрятно одета в старомодное платье с белым тюлевым жабо, моды годов эдак пятидесятых. Да и бабушке на вид, лет 90 с хвостиком. Пройдя маленький тамбурок, отделявший жилую комнату от двора, очутился в небольшом помещении, плотно заставленным предметами, назначение которых сходу определить было трудно. В центре комнаты стояло пианино. Это был, действительно, очень старый немецкий инструмент, на верхней крышке которого, лежало много различных вещей, также с трудом поддающихся идентификации.

Освободив поверхность верхней крышки пианино, и подняв её, понял, что открыл ящик Пандоры. Из пианино лавинообразно стали выбегать и высыпаться рыжие, здоровенные и очень противные тараканы. Я никогда не испытывал страха перед этими насекомыми, но от такого их количества, почувствовал, что кожа моя превратилась в гусиную, и побежали по ней мурашки. Взяв, всё таки себя в руки, заглянул в середину инструмента. Картина маслом. Все молоточки были съедены молью и изгажены мышами и теми же тараканами, струны покрыты толстым слоем ржавчины и многие из них оборваны.

Показав хозяйке этот натюрморт, я с облегчённой душой, закрыл злосчастную крышку. Бабушка смотрела на всё это, как мне казалось, не выходя из состояния глубокого ступора. Потом, придя в себя, стала рассказывать, что она всю жизнь очень чистоплотна, и что не представляет себе, откуда мог взяться в её пианино такой демографический взрыв.

Конечно, ни о какой настройке не могло быть и речи. Пианино в таком состоянии, да простят меня антиквары, подлежит только утилизации, желательно на костре. Так гигиеничней. С трудом подбирая самые мягкие слова, дабы не обидеть престарелую хозяйку, я попытался, и, как мне показалось, небезуспешно, убедить её в том, что ей не о настройке пианино надо думать, а валить с помощью родной сестры в страну, где бегают страусы и кенгуру, и где она сама сможет достойно дожить свою нелёгкую жизнь. Тем более, что родная сестра давно зовёт её к себе в Мельбурн. Видимо, проникшись к мастеру каким-то доверием, бабушка предложила угостить меня чаем, сказав, что воды сегодня у неё аж целое ведро, которое принесла заботливая соседка. Несмотря на летнюю жару, от чая я, конечно, отказался. Отказался и от, предложенных денег «за беспокойство», пожелав бабуле скорее оказаться в южном полушарии.
Уходил я оттуда испытывая двойственное чувство. Конечно же, жалость к одинокой, не очень приспособленной к нашей современной жизни, старушке. И радость. Да, радость, что есть у неё возможность, вырваться из ужаса своего бытия и увидеть другой, намного лучший мир, где не бросают на произвол судьбы ни стариков, ни детей.